Человек на час: почему человеческие услуги будут стоить все дороже, а техника станет массмаркетом для бедных
Во многих киберпанк-романах есть один, как казалось ранее, странный элемент. Киберпанк, чаще всего будучи антиутопией, описывал технократическое классовое деление, где – и что еще в 1980–1990-х поражало читателя сильнее всего – даже самый низший класс обладал разными трансгуманистическими примочками и пусть не самой премиальной, но техникой. Это общее место – говорить, что спекулятивная фантастика опережает самые смелые футурологические прогнозы, и все же многие киберпанк-романисты показали, каким в действительности будет будущее, где технологии, вопреки изначальной задумке, станут массмаркетом для бедных.
Еще 10–20 лет назад ПК в доме считался показателем достатка и статуса, тогда же многие грезили о диджитализации образования как о более совершенной методике. Сегодня уже намечаются очертания того дискурса, в котором технологии считаются игрушкой для бедных, в то время как средние и высшие классы редуцируют влияние гаджетов в своей жизни. Милтон Педраза, исполнительный директор компании Luxury Institute, занимается анализом предпочтений богатейших семей в США. Согласно его наблюдениям, богатейшие слои населения предпочитают тратить деньги на услуги и сервис, включающий человеческую коммуникацию. Как, например, в IPhuck 10 Виктора Пелевина, где взаимодействие между людьми оказывается чем-то штучным и очень редким из-за тотального доминирования технологий, клиенты Luxury Institute считают человеческий фактор в сервисе элитарным продуктом среди технологического массмаркета. Своего рода это ответ, очерчивающий демаркационную линию между классами и их досугом.
Вместе с тем анализ Luxury Institute показал, что высшие и средние классы крайне редко приобретают гаджеты, отдают детей в частные университеты с программой, исключающей диджитал-методику, и стараются реже пользоваться интернетом. Это любопытная социальная рокировка: интернет в общем и социальные сети в частности казались великим уравнителем – они абсолютно бесплатны, ими может пользоваться как владелец пентхауса на Манхэттене, так и рабочий из Уругвая, высказываться могут все. Кажется, именно это «все» – согласно логике богатого населения – придает технологиям некоторую маргинальную коннотацию. Журналистка The New York Times Нелли Боулс сравнивает отказавшийся от технологий средний класс и вынужденные ими пользоваться с гастрономическим бизнесом, где есть fine dining и фастфуд. Точно такое же отношение к гаджетам и интернету можно наблюдать в семье топ-менеджмента Кремниевой долины, отказывающихся от своей же продукции. Об этом часто пишут: Джастин Розенштейн, программист, придумавший лайк, удалил большинство мессенджеров и даже нанял ассистента, который пользуется за него телефоном, Крис Андерсон, бывший главред Wired, запрещает пользоваться планшетами и смартфонами в доме, точно так же поступает Эван Уильямс, основатель Twitter, а Тристан Харрис, бывший сотрудник Google, не пользуется технологиями вообще.
Понятно, о негативном когнитивном воздействии соцсетей и технологий много писали противники технологического прогресса неолуддиты и публичные интеллектуалы. Но в сегодняшнем отказе от технологий, кажется, любопытен даже не этот, а экономический срез проблемы. Дешевизна экранов, составления методологии дистанционного и диджитал-обучения и разработки разговорных программ для домов престарелых для бедных, где со стариками через планшет будут общаться онлайн-котята, – все это процессы, позволяющие экономить на более дорогих человеко-часах. Несколько сотрудников паллиативной помощи и планшет с сочувствующим котенком-миньоном вместо профессиональной команды из врачей и психологов, обязательный ноутбук на студента и онлайн-курс вместо академического профессора – коммуникация между людьми не просто упраздняется технологией, но и создает спрос на живые, человеческие услуги, которые будут стоить все дороже.